Лем Станислав - Два Молодых Человека
Станислав Лем
Два молодых человека
Белый дом над ущельем казался пустым.
Солнце уже не жгло, грузное, красное, оно висело средь
облаков, маленьких золотых пожарищ, остывающих до
красноватого накала, а небо от края до края наливалось
бледной зеленью такого неземного оттенка, что когда утихал
ветер, то казалось мгновение это перейдет в вечность.
Если бы кто-нибудь стоял в комнате у открытого окна, он
видел бы скалы ущелья в их мертвой борьбе с эрозией, которая
миллионами бурь и зим терпеливо прощупывает слабые места,
способные рассыпаться щебнем и то романтически, то
насмешливо превращает упрямые горные вершины в развалины
башен или в искалеченные статуи. Но там никто не стоял;
солнце покидало дом, каждую комнату порознь, и словно
напоследок заново открывало все, что там находилось^ вещи
внезапно озарялись и в этом фантастическом отсвете казались
предназначенными для целей, о которых никто еще не грезил.
Сумрак смягчал резкие грани скал, открывая в них сходство со
сфинксами или грифами превращал бесформенные провалы в
глаза, оживленные взглядом, и эта неуловимая спокойная
работа с каменными декорациями создавала все новые эффекты -
хоть эффекты эти и становились все более иллюзорными, ибо
сумрак постепенно отнимал цвета у земли, щедро заливая
глубины фиолетовой чернью, а небо - светлой зеленью. Весь
свет словно возвращался на небеса, и застывшие косогоры
облаков отнимали остатки сияния у солнца, перечеркнутого
черной линией горизонта. Дом снова становился белым - это
была призрачная, зыбкая белизна ночного снега; последний
отблеск солнца долго таял на небосклоне.
Внутри дома было еще не совсем темно; какой-то
фотоэлемент, не вполне уверенный, настала ли пора, включил
освещение, но это нарушало голубую гармонию вечера, и
освещение немедленно погасло. Но и за этот миг можно было
увидеть, что дом не безлюден. Его обитатель лежал на
гамаке, запрокинув голову, на волосах у него была
металлическая сеточка, плотно прилегающая к черепу, руки он
по-детски прижимал к груди, будто держал в них нечто
невидимое и драгоценное; он учащенно дышал, и его глазные
яблоки поворачивались под напряженно сомкнутыми веками. От
металлического щитка сетки плыли гибкие кабели,
подсоединенные к аппарату, который стоял на трехногом
столике, тяжелый, словно выкованный из шероховатого серебра.
Там медленно вращались четыре барабана в такт зеленовато
мигающему катодному мотыльку, который, по мере того как
сгущалась тьма, из бледно-зеленого призрачного мерцания
превращался в источник света, четким контуром обводящего
лицо человека.
Но человек ничего об этом не знал - он давно уже был в
ночи. Микрокристаллики, зафиксированные в ферромагнитных
лентах, посылали по свободно свисающим кабелям в глубину его
мозга волны импульсов, и импульсы эти рождали образы,
воспринимаемые всеми чувствами. Для него не существовало ни
темного дома, ни вечера над ущельем, он сидел в прозрачной
головке ракеты, мчавшейся меж звездами к звездам, и, со всех
сторон охваченный небом, смотрел в галактическую ночь,
которая никогда и нигде не кончается. Корабль летел почти
со световой скоростью, поэтому многие звезды возникали в
кольцах кровавого свечения, и обычно невидимые туманности
обозначались мрачным мерцанием. Полет ракеты не нарушал
неподвижности небосвода, но менял его цвета, звездное
скопление впереди разгоралось все более призрачной
голубизной, другое же, оставшееся за кормой, багровело, а те
созвездия, что находились прямо перед
